7 марта 2021 года не стало известного калининградца Альберта Михайлова. С его именем связано создание первого и единственного на сегодняшний день народного театра, гордо носящего название «Литературный».

Ровно два года назад, в 2019-м, состоялось это интервью, которое Альберт Сергеевич попросил тогда «придержать до лучших времен». Он надеялся, что вот-вот власти исполнят обещание и у его детища появится собственная крыша и сцена. Не дождалась я, не дождался Мастер.

Но интервью никуда не делось и дождалось своего «выхода». В нем – воспоминания о светлом, боль за настоящее, тонкий михайловский юмор и... Каждый найдет в этих строках то, что адресовано только ему.

Журналисты портала Caravan.su уже не раз писали о Народном литературном театре Альберта Михайлова. О том, что почти год назад актерам пришлось покинуть ставшие родными за долгие годы подмостки ДКМ и переехать на Бассейную, 42, в здание Областного молодежного центра.

О том, что в новом здании они до сих пор могут только репетировать. Работать в полную силу, используя сцену, не позволяет затянувшийся ремонт.

О том, что из-за этого театр из народного литературного практически превратился в бродячего: спектакли проходят там, куда пускают труппу.

О том, что из-за этих мытарств театр растерял своего зрителя…

Нашими собеседниками были актеры. А хотелось услышать зрителя. Поэтому мы пришли на Бассейную, 42, где в репетиционном зале актеры иногда играют свои спектакли.

Услышать зрителя. Но в зале нас встретил режиссер и основатель театра Альберт Михайлов.То, что посчастливилось услышать от него, невозможно, да и не хочется загонять в рамки стандартного интервью. Поэтому просто почитайте. Это не только интересно. Это – ВАЖНО!

В ГОДЫ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ НАС ТРЕПАЛИ ПО-ЧЕРНОМУ

Как ни странно, но, даже несмотря на такие условия работы, мы в этом сезоне поставили очень много программ. Признаться, я сам не ожидал. Они были показаны в областной библиотеке, в музее-квартире Альтес Хаус, часть прошла здесь, в репетиционном зале областного Центра молодежи…

В годы советской власти нас трепали по-черному. Допросы, КГБ, вызовы в обком партии... В 80-х было даже принято решение нас закрыть после показа спектакля «Вагончик». В течение пяти дней мы давали пять спектаклей, каждый день их отсматривала новая комиссия. И приняла такое решение. Нас спас Борис Нисневич. Он тогда был ответственным секретарем в «Калининградской правде».

Когда-то в этом здании располагался телецентр. Я работал редактором. И когда телевидение переезжало в новое здание на улицу Клиническую, новый директор предложил нашему театру студию со всем оборудованием для записи телеспектаклей. Мне идея понравилась, я был готов к такой работе.

Я знал работу телевидения, Исаак Каждан (первый режиссёр калининградского областного телевидения, актер и театральный режиссер – прим. авт.) даже когда-то мне предлагал бросить редактуру и идти в режиссуру. Но до Литературного театра у меня был студенческий СТЭМ и в телевизионные режиссеры я не особо рвался.

Но я хотя бы знал телевидение. Это сейчас я ничего не понимаю. Гляжу и говорю: «Черт знает, как они это делают!» В наше время все было проще: оператор катил камеру, сзади шел так называемый кабельмейстер, тащил электрический провод…

Но тот директор внезапно умер, и идее не суждено было реализоваться.

МЫ ЛЮБИТЕЛИ НА ПРОФЕССИОНАЛЬНОМ УРОВНЕ

Я принципиальный враг конкурсов, фестивалей, званий. Более того! Я считаю, что десятки народных любительских театров гибнут после фестивалей и конкурсов. Разваливаются.

Наш еще существует, потому что я его от всего этого оберегаю. Нас как-то пригласили в Швецию на фестиваль, посвященный Стриндбергу (Юхан Стриндберг – шведский писать и публицист – прим. авт.). Я сделал все, чтобы туда поехал театр Марчелли (Евгений Марчелли: в свое время режиссер Тильзит-театра и калининградского областного драматического театра – прим. авт.). Где он сейчас? У него большие неприятности! Они поехали на фестиваль. Его жена сломала там руку.

Есть коллективы, которые только и живут фестивалями. У них нет своего зрителя, даже площадки зачастую нет.

Хотя мы были лауреатами и всесоюзных, и всероссийских, всяких декад…. Мы все в медалях и грамотах! Но это коллективу ничего не дает.

Руки Мастера. Альберт Михайлов. Калининград, 2020 год.

Сами актеры день сбора труппы называют днем иудиного поцелуя (фразеологизм, означающий лицемерие, ложную демонстрацию любви – прим. авт.). День, когда друг другу целуют руки. Еще раньше, в 70-х, театр называли террариумом единомышленников. Был такой термин.

Мы не принимаем участие в фестивале студенческих театров, хотя нас туда приглашают. Ну куда я их (актеров – прим. авт.) поведу? Половина труппы – актеры от 50-ти до 70-ти лет. Часть лежит на кладбище уже. В том числе, и наши зрители. Ну и что мы там с этими ребятишками будем делать?

У нас все-таки уровень. Любители не признают в нас любителей. Считают, что мы профессионалы. Я считаю, что мы любители на профессиональном уровне. В этом есть свои преимущества.

Поясню. Есть такой писатель Виктор Петрович Астафьев. Он наложил вето на инсценировку своей знаменитой повести «Пастух и пастушка». Запретил «Ленфильму» экранизировать повесть. А на любителей этот запрет не распространялся. И мы его поставили. Гениальный спектакль.

Астафьев вынужден писать нам благодарственное письмо. Попросил прислать музыку, которую специально для этого спектакля написал калининградский композитор Валерий Пиганов.

То есть у любительского театра есть преимущества в выборе репертуара. А еще при советской власти был такой потрясающий маразм. Ты еще только собираешься делать передачу с какой-нибудь приезжей звездой, а тебе уже надо наверху согласовать ее сценарий. А мы были вольны! Если наверху и спохватятся, то всегда можно задним числом.

Я ЧУЖИМ ПОМОГАЛ, А СВОИМ НЕТ

Мы ставили много, а играли мало. И сегодня ничего не изменилось. Есть такие театры, которые один и тот же спектакль играют пять лет.

Я никогда не поощрял поступления своих актеров в театральные институты, театры. Хотя у нас навалом ребят, которые с профессиональной сцены. Наша Ольга Корнейчук, которая снялась во многих телесериалах, была завтруппой театра им. А.П. Чехова. Сейчас перебралась к нам окончательно.

Но я никогда не поощрял. Потому что, когда мы возникли, я до того 15 лет руководил студенческим театром. Мы тогда тоже были очень известны, много гастролировали.

В Ленинграде, например, выступали в одном концерте вместе с актерами театра им. Товстоногова. Но я никогда не ставил перед собой задачу делать из своих актеров.

Как на Кубе в Гаване. Выходит пассажир с самолета, а на здании аэропорта – лозунг: «Вас приветствует Куба – свободная территория Америки!» Вот точно так же. Театр, как резервация. В Калининграде у этих ребят не было возможности самореализоваться: петь нельзя, играть нельзя, в кино сниматься нельзя, стихи читать нельзя.

Вот наш Миша Снапир - гениальный, потрясающий актер, чтец. Прочитал В. Маяковского в Гвардейске у памятника В.И. Ленину. И загремел из университета. Такие времена были! Это сейчас они могут идти куда хотят – кружки, ночные клубы, дискотеки. А по тем временам самовыражаться было негде, да и опасно.

Мы ведь не делали ставку только на актера. Хочешь танцевать – танцуй, хочешь ставить танцы – ставь! У меня был только один критерий: уровень литературы. Если ко мне подходил человек и говорил: «Хочу поставить». Я говорю: «Ставь!» Только потом спрашиваю: «А что?»

И если я считал, что это не та литература, я заворачивал. Поэтому мы всегда ставили очень высокую литературу. Классику. В какой-то момент я отказался от современной зарубежной драматургии. Это их мир, их жизнь. Нам бы их заботы..!

В общем, у меня была одна задача: чтобы эти люди могли петь, танцевать, читать стихи. А какой он актер… У нас половина горбатых, заикающихся. Это не имело для нас никакого значения. Более того. Мы поставили спектакль «Песня о ветре» по сценариям двух фильмов – «Коммунисты» и «В огне брода нет». Знаем, что из Ленинграда едет огромная куча актеров, критиков, режиссер.

А у нас одну из ролей играет человек с дефектом речи. Режиссер говорит, мол, надо его менять, я сам сыграю. Он и режиссер блистательный, и актер очень хороший. Я не разрешил ему этого делать. В профессиональном театре это возможно.

Хотя нас так разнесли эти критики! Кто-то из наших неосторожно сказал: «Почему "Таганке" можно, а нам нельзя?» Петербург ненавидел "Таганку". Для них это вообще! Прыщ на теле советского театра! Они разнесли спектакль вдрыск!

Вот после таких разборок любительские театры перестают существовать.

Ко мне приходили в театр, просились поработать перед поступлением. Я чужим помогал, а своим – нет. Я говорил: «Зачем тебе? У тебя нормальная жизнь, профессия, жена, дети. Зачем тебе это черт знает что? Это не жизнь просто».

ТЕАТРУ НАДО СЛУЖИТЬ, А ЭТО НЕМНОГИЕ МОГУТ СЕБЕ ПОЗВОЛИТЬ

45 лет – это минимум три поколения. Ты бы знала, какие они разные! Для тех, на которых я сейчас опираюсь, театр был смыслом жизни. Как и сейчас.

А сегодняшние… Я даже говорить про них не хочу. Ты спрашиваешь, как они попадают в труппу?

«Подруга сказала, есть такой театр».

«Ты какой-нибудь спектакль наш видела?» - «Ничего не видела. Просто подруга сказала».

- «Читаешь что-нибудь?» - «Нет, не читаю».

Их бесполезно спрашивать об авторах, режиссерах. Но мы никого не выгоняем. Они уходят сами. Не выдерживают. Практически каждый вечер репетиции. Это значит, что надо поменять весь свой образ жизни. Театру надо служить, а это себе немногие могут позволить.

Мы не проводим отборы. Желающий играть в театре сразу получает роль. А потом вдруг оказывается, что он даже читать не умеет. Этому поколению ничего не надо.

В профессиональных театрах проблема всегда одна и та же: подрастает молодое поколение, которое хочет играть, а в труппе – старики… У них главные роли, они не дают. Возникают войны, бунты, то, се… А у нас… Если бы не старики... Молодые совершенно не рвутся играть. Меня утешает только то, что у меня все бессмертные.

У нас были года, когда количество труппы достигало 70-ти человек. Это три областных театра! И всех же надо занять! Таково мое правило: человек в первый же год должен выйти на сцену. Неважно, что он там будет делать – петь, танцевать, играть …

Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО СЕГОДНЯ С НИМ ДЕЛАТЬ, С ЭТИМ ЗРИТЕЛЕМ

Сегодняшних зрителей не сравнить со зрителями 70-х. Студенты приходили.

Нас как-то пригласили в КТИ (КГТУ – прим. авт.) выступить перед студентами. А завтра у нас премьера спектакля по Данелайтису «Литовские клавиры». В нем звучит литовская, немецкая, русская речь. Вот мы им что-то рассказываем, показываем. С нами билеты на спектакль. Думаете, кто-нибудь купил?

Литературный всегда славился тем, что у него есть свой зритель. Сейчас его нет. Нашему постоянному зрителю сейчас либо уже 65 лет, либо… В этом возрасте где обычно бывают? Либо на кладбище, либо дома в инвалидной коляске.

Мы сейчас переживаем такой момент, когда к нам идет новая категория зрителей – малообразованных, плохо знающих театр. Вот мы будем играть "Адама и Еву". А там, если зритель воспитан на голливудских фильмах, на айфонах, на телевидении, он ту меру условности не поймет.

Мы были и сектой, и церковью, и массонами. Мы держались только потому, что внутри коллектива шла такая жизнь, которая сама по себе представляла интерес.

Однажды я спросил у Евгения Марчелли: «Женя, как насчет зрителя?» А он отвечает: «Нам зритель не нужен!» Я столько лет говорил, что нужен, что у нас свой зритель, что мы ради зрителя все эти годы...

А сейчас я начинаю понимать, что, наверно, он прав. Я не знаю, что сегодня с ним делать, с этим зрителем. У нас еще есть остатки того зрителя. Кто такой был наш зритель? Это университет. Не КТИ. Оттуда считанные единицы. КГУ (сегодня БФУ им. И. Канта – прим. авт.) – это филологи, преподаватели в очень большом количестве. В том же «Литовском клавире» играет преподаватель университета Владимир Васенькин.

В НАШУ ЧЕСТЬ ОРГАНИЗОВЫВАЛИ ПРИЕМЫ, НА ЦЫРЛАХ ХОДИЛИ!

Я никогда не рассказывал про гастроли в Германии в последние годы перестройки, чтобы не унижать калининградское начальство. Если бы ты знала, как там с нами носились!

Если у нас возникали проблемы на границе, мы могли звонить в Бундестаг. Бургомистры в нашу честь организовывали приемы. Министр культуры земли Шлезвиг-Гольштейн в честь какого-то любительского театра устроил прием в министерстве! Приемы у датского короля, владельца роскошного замка… Боже мой! На цырлах ходили…

А началось все предельно просто. Нас туда пригласили на гастроли. Мы были новыми для них, они - для нас. Мы друг друга узнавали. Наша актриса Нина Макарова блистательно говорит на немецком, поет на немецком, играет на немецком. Мы играли на немецком языке. И Чехова могли сыграть, интермедии.

Немцы такие трусливые! Им нельзя упоминать Гитлера, поэтому мы играли по их заказу. Мы могли и Папу Римского, он тогда как раз немец был, а им нельзя.

В «Литовских клавирах» у нас была сцена - шествие мертвых солдат. И мы взяли знаменитую песню эсесовцев «Хорст Вессель», которая у них запрещена. Была опаска, что, если здесь об этом кто-то брякнет…

Ученики Нины Макаровой должны были исполнять гимн Восточной Пруссии в этом спектакле. Ей запретили это делать. Пришлось сказать, что спектакль ставлю я, а не она. И пусть тогда мне говорят, что эти школьники не должны петь на немецком языке. В итоге и песню спели, и следом шли наши трупы и пели «Если завтра война…».

Я НЕ ВИЖУ БУДУЩЕГО

В годы советской власти нас, руководителей народных коллективов, баловали встречами. Самим было удивительно!

Мне, например, довелось видеть и беседовать с живым Мильтинисом (Юозас Мильтинис – литовский актер, режиссер, педагог – прим. авт.), Товстоноговым (Георгий Товстоногов – режиссер, педагог – прим. авт.), руководителем тартусского театра «Ванемуйне»… Мы общались.

И я запомнил ответные слова Мильтиниса, легенды литовского театра, когда его спросили, каким он видит будущее его театра. Он ответил: «Никак не вижу». Учитель готовит себе ученика. Мильтинис сказал: «Если он бездарен, он будет повторять меня. А это совершенно не нужно, потому что повторить невозможно. А если он гениальный, то будет делать все поперек меня, после моей смерти».

Я примерно так же рассуждаю. Ухожу я и театр исчезает. Я не вижу будущего!

Я никогда не считал себя режиссером. Я всегда хотел писать. И я писал. Но меня, конечно, не печатали. Дробили. То, что я стал режиссером… Это телевидение, режиссер филармонии, студенческого театра. И еще я педагог по образованию. Учитель истории, русского языка и литературы. Я очень много работал в школах. В том числе, в сельской, в школе рабочей молодежи.

Я тебе должен сказать: чтобы сохранить театр так надолго, надо быть не просто режиссером, надо быть Макиавелли: уметь лавировать, держать, интересовать и пр. Я думаю, что только поэтому театр и держался.

Смотри, что творится! Тот же калининградский театр сожрал Бухарина (Валерий Бухарин, калининградский режиссер – прим. авт.). Гения! Он нашему театру поставил Шекспира. Кстати, играли мы его в этом здании. А потом Лысенко (Валерий Лысенко, калининградский режиссер, основатель музыкального театра – прим. авт.) попросил меня сделать им программу. У них не было публики. Мы им сделали политическое кабаре и два года делали вид, что мы – театр-антреприза, а они – литературный.

Тот же театр сожрал Марчелли. На мой взгляд, он не должен был сюда переходить. У него были семь актеров, помешанные на конкурсах и фестивалях. Ему надо было оставаться в Советске. Но он выбрал свой путь.

Нам пришлось прервать разговор с Альбертом Михайловым. Подошло время начала спектакля. Очень жаль было прерываться и прерывать Мастера. Поэтому, как говорят, продолжение следует…

К сожалению, продолжение не последовало. Вернее, оно оказалось совсем не таким, каким я себе его представляла – в своем здании, на новой сцене. Литературный прощается со своим создателем, зрители – со своим театром. Помните? «Ухожу я и театр исчезает».

Майя БЛИНОВА

Источник: https://caravan.su/