«Театр уж полон, ложи блещут…». Ну, ложи – это там у Пушкина, в их варварском девятнадцатом. А у нас – футбольные чемпионаты мира и вообще нанотехнологии. Так что, сами понимаете, не до лож. Их нет. Собственно, и театра как такового тоже нет. Коллектив с 47-летним стажем творческой жизнедеятельности существует ныне в условиях абсурдной фантасмагории: новое пространство (специально выделенное!) никак не пригодно ни для театральных постановок, ни для чего другого. В общем, Хармс покурит. А вот Михаил Афанасьевич, с его бытовой чертовщиной и чертовской бытовщиной, наверное, в самый раз.

И великий мистификатор, он же художественный руководитель и главный режиссер Литтеатра, Альберт Сергеевич Михайлов усмешливо разъяснит вам, что постапокалиптический сюжет новой премьеры по пьесе М. Булгакова «Адам и Ева» уж очень логично разыграть в этой, приближенной к постапокалиптической, обстановке, в которой живёт театр (кто был – тот видел!). И это будет правдою. Но не всей.

Пьеса-памфлет, написанная М. Булгаковым в 1931 по заказу ленинградского Красного театра Госнардома им. К. Либкнехта и Р. Люксембург, не принадлежит к числу лучших его произведений. Пьеса плакатна, громоздка, схематична. При жизни автора ни поставлена, ни опубликована не была. Впрочем, за неё он никогда и не боролся, как боролся за «Бег» или за «Мольера», скажем.

Но есть в ней то, на что у Альберта Михайлова, особое чутьё, особый, острый, как у охотничьей собаки, нюх – великий булгаковский подтекст. А ещё Альберт Сергеевич обладает феноменальным талантом «выцепить» из контекста литературного произведения то, что оказывается удивительно (я сказала бы, пугающе прозорливо!) соответствующим умонастроениям сегодняшнего дня. Да он и сам сказал об этом в программе спектакля: «трагическое осмысление пьесы со счастливым концом». Запомним: осмысление…

Действие самой пьесы разворачивается в эпоху коллапса после всемирной военной катастрофы, ввергшей человечество в первобытное состояние. Так автор трансформирует библейский сюжет книги Бытия об изгнании из рая первых людей, вкусивших от древа познания добра и зла, прочитываемый в названии пьесы.

Конечно же, «Адам и Ева» – пьеса-катастрофа. Но для Булгакова (и, вне сомнения, Альберта Михайлова!) самая страшная катастрофа – это катастрофа, которая может произойти в человеческом сознании, деформация, расщепление его нравственной составляющей. Вспомним знаменитое высказывание профессора Преображенского о разрухе не в клозетах, а в головах… «Собачье сердце» упомянуто мною не случайно: по ходу действия режиссер щедро и с удовольствием поминает и булгаковские же «Роковые яйца», и «Собачье сердце». И не только.

Сиюминутные заботы современного варварства и вечные понятия человеческой нравственности. Вечная булгаковская тема… Вечная михайловская тема…

По Булгакову, в мире, где противостояние вульгаризованных идей ведет к нетерпимости и взаимному уничтожению, гениальный учёный Ефросимов способен, подобно евангельскому Христу, исцелить слепых, увечных и обреченных на смерть, но остановить катастрофу бессилен. Да и сам обречен. По Михайлову, трогательно-беспомощен творец в том обществе, где его идеи, задуманные во имя созидания, способны принести только разрушение.

Учёный Ефросимов – точно прочитанный Кириллом Коротковым булгаковский персонаж (Преображенский, Персиков – они из той же команды!). Забавный, рассеянный (таковым он кажется, но только кажется!) в начале спектакля, он на самом деле – растерян. Ибо в полной мере ощущает страшный груз ответственности за свой дар. И – не знает, что с этим делать. И (помните Мастера?) – страшно устал. Его отношения с Евой – подлинны и лиричны. Но он здесь – ведомый. Она для него – желанное забвение. Но – не спасение.

В своей версии пьесы диктату тоталитарной государственной машины режиссер противопоставляет единственное, что, собственно, только и может ей противостоять – свободное слово художника. Писателя. Мастера. И его, художника, писателя, мастера, Михаила Булгакова, режиссёр и назначает в свои союзники и вводит в состав действующих лиц спектакля. Эдуард Бирюков ведёт эту роль умно, тонко, интеллигентно.

Красота спасёт мир? Так никогда не говорил Достоевский. Но именно красота человеческой мысли, чувства, слова – по Булгакову и Михайлову – это то, единственное, что ещё способно спасти мир. Наивно? Возможно. Но мне, зрителю, это очень близко.

И, подобно тому, как Михаил Булгаков вводит эту красоту на страницы своего бессмертного романа в образе Маргариты, Альберт Михайлов, в полном соответствии со стилистикой булгаковских фантасмагорических эскапад, прописывает в программе спектакля: «Маргарита, женщина, придуманная Булгаковым». Её играет Алина Карпова, блистательно женственная, изысканностью облика и изумительно низким тембром голоса своего точно попадающая в тональность бессмертного романа. Я вообще полагаю, что она – единственная настоящая, булгаковская, из всех, виденных мною и на сцене, и на экране Маргарит.

В спектакле – очень тёплая, очень живая, очень естественная – такою она и должна быть! – Ева (Оксана Михайлова), весело буффонствуя, буквально купается в яркой роли и заслуженных аплодисментах Андрей Игнатюк («изгнанный из профсоюзов» Захар Маркизов), как всегда, тонко-иронична в мельчайших деталях, очень точно чувствующая динамику мизансцен Ольга Смирнова (Клавдия Петровна, врач-психиатр), колоритны Туллер Первый и Туллер Второй, неразлейвода, эдакие Бобчинский и Добчинский тоталитарной эпохи (Вячеслав Каминский, Евгений Каган).

Но двум актерам труднее всего: они играют людей, стремительно утрачивающих человеческие качества, ибо их объединяет и пьянит только один инстинкт – инстинкт власти.

Андрей Дараган, авиатор (Александр Костенко) – человек, вознесенный революционной волной в верхние эшелоны власти, безукоризненный исполнитель верховной воли. Возможно, личностно и поярче, и посмекалистее, нежели диктатор. Но исполнителем, в тени, быть – удобнее.

А вот и сам диктатор, «инженер Красовский, коммунист». Александр Смирнов ведёт рисунок роли четкими, сдержанными штрихами, не шаржируя, не «пережимая». «Новый Адам», человек-функция, он пугающе невозмутим, деловит, энергичен. Он точно знает, как следует поступать в любой ситуации, будь то глобальная катастрофа или приватная беседа с учёным-изобретателем: «за открытие – наградим, а потом за вредительство – расстреляем». Демагог, с нехитрым набором затверженных штампов, он на наших глазах превращается в тоталитарного властителя. В какой-то момент актёр умело выделяет своё грассирование, в какой-то момент в его речи звучит заметный восточный акцент. Очень уж знакомым нам по кадрам кинохроники жестом приветствует он шествие «человеческого материала». И наплывают перед нашими глазами один на другой хрестоматийные облики известных диктаторов.

Первый финал (в пьесе их два) придуман и прописан режиссёром, но в полном соответствии с ирреальной логикой булгаковской пьесы. Адаму не до Евы. Он – созидатель нового человечества. С суровой энергической сосредоточенностью бодрым шагом вступает в светлое будущее марширующий перед ним, стоящим на трибуне, человеческий репродуктивный материал (Евгения Видмиденко, Анна Гмыря, Людмила Побегайло, Оксана Жигулина, Анастасия Колобашкина, Ольга Корнейчук, Ирина Ляпина, Ольга Махотка, Ксения Новикова, Людмила Юдина). Жёстко и жутко.

Слава Богу, фантазия, скажете вы. Фантазия? Да полно! А суррогатное материнство, ставшее привычной деталью нашего быта? Где вы, нынешние Адам и Ева, ау?!

Это вот всё те вопросы, которые задает нам, зрителям, режиссёр Михайлов. И не предлагает готовых ответов и решений. Но предлагает поразмышлять. Как там в программке сказано? Осмысление…

И ещё одно. Вместо оборонной пьесы Булгаков написал пьесу антивоенную, и михайловская постановка её в эпоху очевидной милитаризации сознания неожиданно воспринимается как тревожное предупреждение. Так ли уж безобидна «Песенка о винтовочке», которую воодушевлённо выкрикивает милая девочка Катя (Екатерина Мицко) по инициативе домработницы Ани (Галина Андрусова), явно гордящейся своей юной подопечной? Патриотизм теперь – только в популяризации ролевых военизированных игр? Это – тоже вопрос от режиссёра Михайлова.

А. Михайлов создает в спектакле два плана, связанных с понятием времени: конкретно-временной (некое будущее, такое ли уж, кстати, фантастическое?) – с реально существующими дараганами, диктаторами, туллерами. Но они – как фанерные фигурки в тире, плоски и невыразительны. Хотя и зловещи. Но есть другой план – вневременной. Точнее, надвременной. Вот в этом надвремении и существуют писатель Михаил Булгаков (он же Мастер), Маргарита, Ева, ученый Ефросимов (в сущности, тоже Мастер). Они существовали, существуют и будут существовать. Ибо рукописи, если вы помните, не горят…

Я, зритель, знаю, что это так. И мне, зрителю, дарит режиссёр А. Михайлов невероятную по красоте и силе финальную сцену своего спектакля (отдельный восхищенный респект – Александру Смирнову, сценография и Дмитрию Красюку, декорационные и бутафорские решения). Как можно её создать при помощи несуществующих технических средств – ума не приложу. Но если в головах нет разрухи – то, значит, можно!..

«Волшебные черные кони и те утомились и несли своих всадников медленно, и неизбежная ночь стала их догонять…» – именно так и было на сцене. Но на коней режиссёр А. Михайлов усадил не Воланда со свитою – а тех героев разыгранной пьесы, кто, как и герои романа, из надвремения: писатель Булгаков (он же Мастер), Маргарита (она же Ева), Ева (она же Маргарита), учёный Ефросимов (он же Мастер).

«Кто-то отпускал на свободу мастера, как сам он только что отпустил им созданного героя» (М. Булгаков).

Какое уж десятилетие отпускает на свободу зрительские души наши режиссёр Альберт Михайлов!..

P.S.

Помещения нет? Но актеры – играют. С тем молодым яростным задором и мастерством, неистощимыми фантазией и изобретательностью, со своими собственными приколами и фишками, которыми были изначально отмечены ещё самые первые (если кто помнит!) постановки Михайловского Литературного театра. Будто театру, живущему в полном смысле слова «на чемоданах», вернулось второе дыхание. Когда каждая мизансцена – потрясает. Когда слово – упруго и свободно.  И абсолютно адекватно сегодняшнему дню и сегодняшнему мировосприятию и мироощущению. Сегодня – это слово Михаила Булгакова и Альберта Михайлова.

Аполлинария Зуева